В состоянии опьянения я закрыт и сосредоточен, а вот в состоянии похмелья радостен и открыт. Причем чем сильнее состояние, тем открытие и добрее и вообще благодаря свойственному похмелью чувству вины, склонен к искуплению.
В молодости помогал бабушкам на Павелецком чемоданы тяжелые таскать в качестве индульгенции. Теперь реже, но иногда случается. Все-таки выпито столько, что всю жизнь чужие чемоданы носить надо для равновесия вселенной.
Рассказывал уже, иду как-то на Выхино в метро и у лестницы вижу бабушку. С тяжеленной тележкой. Подхватываю тележку:
- Вам помочь?
- Будьте любезны, молодой человек.
Запер тележку наверх. Причем если б не привычка к утренним двухпудововым гирям, я б бабушкин воз вообще б от земли не оторвал. Килограмм восемьдесят, не менее.
Только поднять-то я телегу поднял, а за бабушкой не уследил.
Нет бабушки, потерялась. Стою жду. Пять минут. Десять. Мысли нехорошие лезут про уголовно-наркотических курьеров и бабушек-террористов. Прикинул в уме, что такое восемьдесят килограмм в эквиваленте. Умножил даже на 0,8. Все равно много. Расстроился, стал вспоминать куда в таких случаях звонить надо. Вспомнил.
И кино еще вспомнил, как двое американских водителей нитроглицерин на машинах в горах перевозили. «Плата за страх» называется. Совсем грустно стало, аж в холодный пот бросило, что с похмелья совсем не редкость.
Но тут бабушка пришла.
- Извините, молодой человек, я тут быстренько в туалет сбегала, спасибо что сумку покараулили.
Подхватила тележку и только я ее и видел. Аж ветерком обдало. Вот женщины, всегда так с ними. Шиш поймешь, да.
